Ночь Ягуара - Страница 117

117

Тот, кому пришлось лишиться этого органа, лежал поблизости, в нескольких ярдах. В глубине помещения виднелся еще один бугор посреди большой, темной лужи: что-то подсказало Мартинесу, что это Раскон. Девчонка пропала. Он достал свой сотовый телефон и совсем было собрался набрать номер, но тут в его сознании зародилась новая идея. Мартинес положил телефон на инструментальный шкафчик и обдумал сложившуюся ситуацию: у него имелось несколько тысяч наличными, новый фургон, пушка и небольшой личный запас очень чистого кокаина.

Этого было более чем достаточно, чтобы начать новую жизнь в Нью-Йорке. Конечно, Хуртадо или El Silencio могли отправиться на его поиски, но сначала им следовало разобраться с тем, кем бы он ни был, кто устранил двоих крутых, отмороженных колумбийских гангстеров, даже троих, считая Рафаэля в доме Кальдерона, и он полагал, что на это им потребуется немало времени и усилий. Так или иначе, у него не было больше желания участвовать в этом fregado — дурно пахнущем деле.

Он сел в фургон и, как очень многие его соотечественники, иммигрировал в Америку.

Лодка Паза представляла собой фанерную лохань местной работы, страшную как черт, к тому же покрытую шелушившейся розовой краской. Первоначально она носила название «Марта», но с тех пор, как одна из металлических букв отвалилась и плюхнулась в море, стала «Мата» — куст. Паз счел это имя даже более подходящим для суденышка, принадлежащего детективу убойного отдела, и оставил все как есть. Посудина пропускала воду, не отличалась удобством, но зато сдвоенный двигатель «Меркури Оптимакс» гонял по воде ее плоский корпус с быстротой молнии.

В настоящий момент это чудо судостроения стояло на якоре на Флоридском заливе, у впадины, где Паз рыбачил годами. Они вышли в море на рассвете, и Паз успел поймать пару жирных робало, а Цвик — несколько круглых трахинотов; общее же число выловленных рыбин достигло одиннадцати. Сейчас рыба перестала клевать, и только Амелия всерьез продолжала ловлю, вновь и вновь методично забрасывая удочку, скармливая наживку донным крабам.

Двое мужчин сидели на обитом рундуке, расправляясь со второй упаковкой баночного пива, и Цвик распространялся о своей работе. Он всегда был не против потолковать на эту тему, в данном же случае Паз его всячески к этому поощрял.

В результате он основательно ознакомился с теорией Пенроуза о том, что сознание в известном смысле является квантовым феноменом, проявляющимся в тончайших, микроскопических трубочках нейронов. Познакомился он и с теорией Эйдельмана, говорящей, что мозг есть не что иное, как набор планов или схем с пластами нейронов, систематически взаимодействующих с рецепторными клетками, воспринимающими полноту реальности, данной в ощущениях. Согласно этой концепции, ощущения, в сущности, конструируют сознание.

Идея Цвика заключалась в том, что истинный ключ находится в согласовании двух теорий: предложенного Эйдельманом представления об обратном плане, объясняющем, как мозг конструирует картину мира и своего места в нем, и концепции Пенроуза, объясняющей, насколько мог понять эту мудреную тарабарщину Паз, чем сознание отличается от машины, то есть почему человек может выдумывать что-то новое, на что решительно не способен компьютер.

Паз слушал, спрашивал, получал подробные ответы, иногда даже что-то понимал и терпеливо ждал, когда Цвик напьется настолько, что можно будет перейти к менее ортодоксальным вопросам. Как оказалось, усваивать информацию из речей Цвика намного сложнее, чем черпать ее из постельных бесед с голыми женщинами, тех, которые на протяжении многих лет были для Паза основным источником научных познаний.

«Интересно, — подумал он, — это секс повышает умственную восприимчивость или, наоборот, выброс Цвиком тестостерона ее понижает?»

Последнее соображение показалось ему прекрасной мыслью, вполне в докторском духе, хотя вряд ли стоило ожидать появления этого тезиса на страницах научной печати.

— А как насчет галлюцинаций, доктор? — спросил он. — Они не могут существовать, так как, по определению, за ними не стоит реальности, данной нам в ощущениях. Однако они кажутся вполне реальными.

Цвик отмахнулся.

— Все это нарушения передаточной функции, сбои в работе нейронных медиаторов среднего мозга. Мы можем продуцировать любого рода галлюцинации путем электрической стимуляции, воздействия магнитным полем, химическими агентами… тут нет ничего особо интересного для изучения.

— До тех пор, пока галлюцинации не завелись у тебя. А как насчет галлюцинаций, за которыми стоит реальное физическое явление?

— Это уже, по определению, не галлюцинации.

— Если только само явление не галлюциногенное. Где ты в таком случае проведешь грань?

— Слушай, Паз, кончай темнить. Что у тебя на уме? Опять какое-то жуткое дерьмо?

— Жуткое, это точно. Скажи, ты достаточно пьян, чтобы высказать мне свое научное суждение?

— Едва ли. Почему на этой лоханке нет дайкири? Разве береговая охрана этого не требует?

— Только при выходе в международные воды. Но все-таки скажи, что ты, как известный и пьяный физик, думаешь о превращениях?

— Что ты имеешь в виду под «превращениями»?

— Я имею в виду широко распространенное среди шаманских народов убеждение, что отдельные, наделенные особыми способностями и получившие специальную подготовку люди могут превращаться в животных.

— А, ты об этом. Полагаю, они только воображают, будто дух великого льва или кого-то там еще вселяется в них, хотя могут вполне искренне в это верить, рычать и порываться гоняться за зебрами.

117