— Не понимаю, каким образом это может решить нашу проблему, — сказал Руперт. — Такая запись не имеет значения для средств массовой информации, пока они не получат сведений о том, кто этот человек, причем подтвержденных.
То, что он низкорослый, с коричневой кожей, подстрижен под горшок и имеет на лице татуировки, еще ничего не доказывает — лицо может разрисовать и ряженый. Так что нам в любом случае пришлось бы назвать себя, представить его для интервью…
— Нет, идея хорошая, — заявила Луна. — Если мы сделаем все правильно, это вызовет сенсацию. Он станет публичной фигурой, и тогда не будет иметь значения то, что он нелегальный иммигрант.
— Почему, Луна? — спросил Руперт.
— Если мы сделаем все, как надо, и разошлем побольше записей, то к тому времени, когда Служба иммиграции и натурализации возьмется за это, дело уже будет сделано. У нас уже будут интервью. Я могла бы предложить Санни Риддл эксклюзивный сюжет, эпическое путешествие по Ориноко. И в конце концов, черт с ним, пусть они заберут его и посадят за решетку — не на всю же жизнь. Пусть они репатриируют его. Бога ради, он же не поселиться здесь хочет, не просит политического убежища. Ему нужно, чтобы его лес оставили в покое — и все. И кроме того, мы могли бы сделать из этого книгу, могли бы получить грант, направить группу в Колумбию для возвращения Мойе в его природную среду обитания. Господи, да наша организация мигом оказалась бы в числе самых значительных.
— Я вижу, — сухо заметил профессор Кукси, — нас уже не волнует, что, возможно, у этого малого в обычае потрошить людей, находясь в состоянии наркотического транса.
— Но ведь, насколько я понимаю, у нас нет никаких доказательств этого, верно? — сказал Руперт. — Это всего лишь предположение, как признаешь и ты сам. И Джели права. И Луна. Это могло бы стать большим прорывом для нас.
Он отвернулся от Кукси и добродушно посмотрел на обеих женщин своими карими глазами.
— Но как нам организовать эту запись? Может, где-нибудь подальше от усадьбы?
В ожидании их ответа он отправил в рот изрядный кусок шоколадного печенья. Профессор Кукси повернул голову и посмотрел на Дженни в упор, словно знал, о чем она думает.
Дженни встала и вышла, не потрудившись забрать поднос из-под еды или спросить, не нужно ли кому чего-нибудь, как делала обычно. Она редко впадала в гнев, ибо вообще — какой прок злиться, но все услышанное ей не понравилось. По ее мнению, профессор Кукси мог бы выдвинуть возражения, да и она сама могла бы, хотя до сих пор Дженни со своим мнением не вылезала, когда обсуждались дела организации. Этот разговор напомнил ей другие беседы, которые велись при ней между социальными работниками и приемными родителями. Они всегда говорили о ней так, будто ее там не было, решали, что делать с ее проблемой. Ей стало не по себе. Конечно, Мойе при этом разговоре не присутствовал, но по существу это дела не меняло, они относились к нему именно как к проблеме, а вовсе не как к живому человеку, у которого наверняка есть свои соображения по поводу собственной участи и которому наверняка нашлось бы что сказать.
Чаще всего разговаривал с Мойе профессор Кукси, ибо он знал язык, но он по большей части говорил о растениях и о всяких непонятных делах, которыми индеец занимался у себя дома в дождевом лесу, а также о богах и духах.
Дженни прошла через внутренний двор и по садовой лестнице спустилась к пруду. Мойе, как она и ожидала, был там: хмуро смотрел на водопад и мурлыкал себе под нос. Она присела на корточки рядом с ним и спросила, что он делает.
Он ответил на рунийя:
— Когда я впервые оказался в стране мертвых, я думал, что уай'ичуранан умеют двигать звезды на небе, и очень боялся. Кукси сказал мне, что это не так, но то, что я вижу здесь, на самом деле почти так же плохо. Вы создаете свой маленький мир, как в этом пруду, как в вашем саду, но все это неправильно, все сивикс, и при виде всего этого у меня болит живот. Живые существа живут в мертвом окружении. Неужели ты никогда не прислушивалась к тому, что говорит растение или животное?
Она кивнула и улыбнулась.
— Да. Здесь здорово, просто круто. Понимаешь, это все как настоящее. Насосы работают от солнца. Солнце, видишь, — она указала на небо, — заставляет воду бегать по кругу. Солнце, водопад, понимаешь?
— Ты очень странное существо, — сказал Мойе. — Если бы я мог поговорить с тобой как следует, я бы проверил тебя и выяснил, чего ты лишена, хотя Обезьяний парень Boy затаскивает тебя в свой гамак очень часто. Я бы спросил Кукси об этом, хотя, возможно, именно из-за того, что вы мертвы, у вас так мало детей. А еще мне интересно, где ваши старейшины. Я слышал, некоторые племена поедают своих стариков, может быть, вы тоже так поступаете. Обязательно спрошу Кукси.
— Кукси сейчас в офисе, на собрании, — сказала она, узнав произнесенное имя. — Ты можешь отправиться к нему попозже. Хочешь сходить со мной посмотреть мою программу? «Одна жизнь»? Джессика и Джон? Пойдем?
Она изобразила рукой включение телевизора и начертила в воздухе экран, а потом, отстранившись от него, жестом поманила за собой. Несколько минут спустя они устроились перед экраном, она в потертом, но уютном ротанговом кресле, он на корточках, прислонившись спиной к кушетке.
Мойе наблюдает за украденными призраками мертвых людей в коробе духов. Кажется, будто они живут обычной жизнью мертвецов, хотя ему ясно, что этим ящиком управляют демоны. Время от времени мертвые люди исчезают, и появляется демон, который кричит и производит шум. Вот и сейчас: он видит, как демон появляется из бутылки и кричит на мертвую женщину, которая в ответ улыбается. Демон летает вокруг нее и обращает все в металл, вроде лезвия топора, который сверкает на солнце, хотя они находятся в хижине, где солнца нет. Потом демон возвращается в бутылку, а женщина говорит о том, как она любит этого демона. Мойе знает, что у ее дочерей никогда не будет детей. Теперь мертвый человек пытается отравить собаку демона, но это не получается. Мертвый человек кладет яд в две миски, но собака демона выбирает миску без яда, ест и не умирает, а, напротив, разговаривает с человеком и говорит ему, как глупо он поступил — ему следовало положить яд в обе миски! Ясно, что уай'ичуранан не так умны, как рунийя, когда речь идет об истреблении демонов. Потом происходит что-то непонятное, одна сцена сменяется другой так быстро, что трудно уследить, а потом следует жужжание и писк, которые всегда предвещают возвращение духов.