Профессор Кукси всегда отправлялся на прогулку после ужина, когда была подходящая погода, как сейчас. Тропическими вечерами он, бывало, гулял по маленьким улочкам позади шоссе Ингрэм или вдоль набережной Карл-Гэйблз, вдыхая насыщенный ароматами цветов воздух и влажный запах широкого канала. Он думал, не тот ли это вечер, когда следует броситься в него и умереть. Но его удерживали не столько еще сохранявшиеся остатки христианской веры, сколько элементарное чувство приличия, хотя он не одну ночь пристально всматривался в черную гладь воды. Он не думал, что действительно пребывает в депрессии, поскольку презирал все это гротескное самокопание, присущее большинству американцев. Он не поддавался хандре, был деятелен, делал свою работу, пытался быть добрым и проявлял интерес к миру природы вокруг себя. О своем состоянии он думал как о печали, о меланхолии, которая имела свои причины.
Несмотря на все эти суицидные помыслы, такие поздние прогулки почти всегда доставляли ему простую радость созерцания жизни — радость увидеть парад енотов, ночную цаплю, ловившую рыбу на берегу канала, опоссума на дереве, попугая на ветке, гигантскую африканскую жабу, и все это нередко под трели пересмешника над головой. В такие моменты он обычно звал жену, чтобы разделить с ней этот восторг, но потом вспоминал, что она умерла. Иногда он вспоминал об этом не сразу и слышал ее голос в своих ушах. В такие вечера он бежал домой и пил виски, пытаясь забыться.
В нынешний вечер ничего подобного не произошло, и он запомнился ему лишь зеленой обезьянкой, которая сидела на высокой пальме. Очевидно, она сбежала из какого-нибудь домашнего или коммерческого зверинца. Кукси вошел в свою комнату в лучшем настроении, чем обычно, и совсем не удивился, увидев Мойе. Тот ждал его, сидя на корточках и рассматривая череп как раз такой обезьяны.
— Замечательно, — сказал Кукси на кечуа. — Я только что видел одну из них на улице.
— Только одну?
— Да.
— Значит, она одинока.
— Да. Наверное, убежала из клетки. Или из большого питомника, где полно обезьян. Неподалеку отсюда был один такой. Потом его разрушило ураганом, многие обезьяны разбежались, и в городе их до сих пор полно.
— Я ходил в такое место сегодня.
— Я так и понял. И как оно тебе понравилось?
— Мне не понравилось. Это было мертвое место, хотя животные казались живыми. Они двигались, ели и пили, но они не были там… трудно объяснить, что я имею в виду, даже на кечуа. Это космологическая трудность. Так всегда называл это отец Тим Перрин.
Он произнес английское слово, и Кукси улыбнулся.
— Да, космологические трудности самые худшие.
— Да. Там была самка ягуара в стеклянной клетке. Я разговаривал с ней. Она родилась там и никогда не убивала, и даже не знала, кто она такая. Совсем как младенец, которого уронили на головку, теперь он может только говорить или видеть. Это было очень печально. Потом я почувствовал, как Ягуар шевельнулся во мне и произвел со мной… на рунийя это слово звучит как йана'тсит. Ты знаешь это слово?
— Нет.
— Нет, и я вижу, ты не умеешь этого делать. Так называется способ переместиться с одного места на другое, не проходя этот путь по тропе, лежащей в пределах здешнего мира. Таким образом, я переместился к этому зверю и рассказал самке ягуара, кто она. Но пока я говорил с ней, в Огненноволосую женщину вселилось божество: она затряслась, и белые воды хлынули из ее рта.
— Ты имеешь в виду Дженни?
— Да, Дженни. Я не знал, что уай'ичуранан способны принимать в себя божество таким образом, однако это доказало то, что я почувствовал сразу. В ней не все мертво.
— У нас это считается недугом, — сказал Кукси после некоторого размышления.
— Конечно, но ты, как и все вы, думаешь, будто ты живой, и это ничего не значит. Однако она действительно страдала, потому что не знала, как приветствовать божество. Во всяком случае, так это выглядело. Скажи лучше, ты знал, что мой дух задумали похитить и поместить его в короб духов вместе с другими пленными духами и всяческими демонами?
Кукси подавил улыбку.
— Да, но это еще одна космологическая трудность, суть которой я постараюсь тебе объяснить. Ты хочешь помешать этой компании вырубать ваш лес, а среди уай'ичуранан, которых очень много и которые живут во множестве городов и деревень далеко от Майами, это делается так. У нас есть машина, похожая на зеркало, но если зеркало сохраняет твое отражение только тогда, когда ты стоишь перед ним, эта машина сохраняет отражение и может посылать его по воздуху ко всем коробам духов, которые мы называем телевизорами. А еще эта машина может сохранять в памяти твою речь и донести ее не в пересказе, а произнесенную твоими собственными словами, до всех уай'ичуранан. Таким образом, ты можешь появиться в телевизоре перед великим множеством людей одновременно, и многие из них возмутятся тем, что задумала «Консуэла». Возможно, это заставит компанию отказаться от своих намерений. И конечно же, все это не имеет никакого отношения к твоему духу. Телевизор — это вовсе не ловушка для душ, это всего лишь машина, как лампа на моем столе. К этому не причастны никакие колдуньи. Те, кого ты называешь демонами, — это просто изображения, созданные машинами, а люди, которых ты видишь за стеклом, — это не похищенные духи, а настоящие люди, находящиеся в разных местах, иногда очень далеко.
— Я слышу, что ты говоришь, но мне трудно поверить в это.
— Почему?
— Потому что лица людей в коробе духов, телевизоре, отличаются от лиц настоящих людей, даже от лиц многих уай'ичуранан. У них нет… тут я должен использовать мой собственный язык… нет арийю'т. Можно сказать, нет настоящей внутренней сути. У тебя это есть, у Дженни она есть, и у Мужчины с волосатым лицом есть, и у других, пусть слабая, чуть различимая, но у тех, позади стекла, нет ничего. Они пусты. Так бывает с духами, когда их с помощью колдовства отрывают от людей: они отделены от мира и потому испытывают постоянный сильный голод. Такой дух стремится заполнить внутреннюю пустоту, высасывая сущности других живых существ, но пустота эта бесконечна, как и его голод, иначе бы он раздулся и заполнил собой весь мир. И когда мы видим в лесу такого духа, мы понимаем, что это дух, а не реальный человек, ибо этот голод виден на его лице. Этого духам не скрыть, хотя они умеют говорить обманные речи. Так вот, у людей за стеклом твоего телевизора лица именно такие, и поэтому я уверен — все они мертвые духи, что бы ты там ни говорил о машинах. Скажи мне, разве ты сам не замечал этой разницы?